Неточные совпадения
Варвара. А что
за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж
неволя себя мучить-то!
Акулины уже не было в доме. Анисья — и на кухне, и на огороде, и
за птицами ходит, и полы моет, и стирает; она не управится одна, и Агафья Матвеевна, волей-неволей, сама работает на кухне: она толчет, сеет и трет мало, потому что мало выходит кофе, корицы и миндалю, а о кружевах она забыла и думать. Теперь ей чаще приходится крошить лук, тереть хрен и тому подобные пряности. В лице у ней лежит глубокое уныние.
Вера не вынесла бы грубой
неволи и бежала бы от бабушки, как убегала
за Волгу от него, Райского, словом — нет средств! Вера выросла из круга бабушкиной опытности и морали, думал он, и та только раздражит ее своими наставлениями или, пожалуй, опять заговорит о какой-нибудь Кунигунде — и насмешит. А Вера потеряет и последнюю искру доверия к ней.
Тушин молчал, наблюдая
за ним и покойно ожидая, что он, волей или
неволей, а даст ответ.
В тавернах, в театрах — везде пристально смотрю, как и что делают, как веселятся, едят, пьют; слежу
за мимикой, ловлю эти неуловимые звуки языка, которым волей-неволей должен объясняться с грехом пополам, благословляя судьбу, что когда-то учился ему: иначе хоть не заглядывай в Англию.
Нехлюдов сказал, что старик осуждает смотрителя
за то, что он держит в
неволе людей.
Мы ведь очень легко принимаем наше творческое эстетическое восприятие природы
за жизнь самой природы и с трудом видим зло и
неволю, заложенные в природной жизни.
Я довольно нагляделся, как страшное сознание крепостного состояния убивает, отравляет существование дворовых, как оно гнетет, одуряет их душу. Мужики, особенно оброчные, меньше чувствуют личную
неволю, они как-то умеют не верить своему полному рабству. Но тут, сидя на грязном залавке передней с утра до ночи или стоя с тарелкой
за столом, — нет места сомнению.
И родной отец — враг мне:
неволит идти
за нелюбого ляха.
— Так, так, сынок… Это точно,
неволи нет. А я-то вот по уезду шатаюсь, так все вижу: которые были запасы, все на базар свезены. Все теперь на деньги пошло, а деньги пошли в кабак, да на самовары, да на ситцы, да на трень-брень… Какая тут
неволя? Бога
за вас благодарят мужички… Прежде-то все свое домашнее было, а теперь все с рынка везут. Главное, хлебушко всем мешает… Ох, горе душам нашим!
Любовь Андреевна. Что же ты сердишься, Варя? Он дразнит тебя Лопахиным, ну что ж? Хочешь — выходи
за Лопахина, он хороший, интересный человек. Не хочешь — не выходи; тебя, дуся, никто не
неволит…
— Попала
неволей, а теперь живу своей волей, Акинфий Назарыч… Спасибо
за любовь да
за ласку, а в Тайболу я не поеду, ежели…
— Это ежели деньгами платить, а мне —
за благодарность. Я ведь не
неволю; мне и гуляючи отработаете. Наступит время, поспеет овес — бабыньки-то твои и не увидят, как шутя полдесятинки сожнут!
— А много — так к другим обратись! Я, друг, не
неволю, а от души предлагаю. Не я
за тобой посылал, сам ты меня нашел. Ты — с запросцем, я — с ответцем. Так-то, друг!
Бумаги, однако ж, не ждут. Как ни постылы кажутся ему они в настоящую минуту, но он волей-неволей садится к столу и начинает с ожесточением распечатывать один пакет
за другим.
Я записан в шестую часть родословной книги своей губернии; получил в наследство по разным прямым и боковым линиям около двух тысяч душ крестьян; учился когда-то и в России и
за границей; служил
неволею в военной службе; холост, корнет в отставке, имею преклонные лета, живу постоянно
за границей и проедаю там мои выкупные свидетельства; очень люблю Россию, когда ее не вижу, и непомерно раздражаюсь против нее, когда живу в ней; а потому наезжаю в нее как можно реже, в экстренных случаях, подобных тому, от которого сегодня только освободился.
— Так-то лучше, боярин! — сказал Кирша. —
Неволею из меня ничего не сделаешь; а
за твою ласку я скажу тебе то, чего силою ты век бы из меня не выпытал. Анастасью Тимофеевну испортили в Москве, и если она прежде шести месяцев и шести дней опять туда приедет, то с нею сделается еще хуже, и тогда прошу не погневаться, никто в целом свете ей не поможет.
Аксюша. Ах, милый мой! Да я-то про что ж говорю? Все про то же. Что жить-то так можно, да только не стоит. И как это случилось со мной, не понимаю! Ведь уж мне не шестнадцать лет! Да и тогда я с рассудком была, а тут вдруг… Нужда да
неволя уж очень душу сушили, ну и захотелось душе-то хоть немножко поиграть, хоть маленький праздничек себе дать. Вот, дурачок ты мой, сколько я из-за тебя горя терплю. (Обнимает его.)
К сожалению, Гришка не мог поспеть в Комарево раньше вечера; помешали сосновские родственники, которые, по заведенному обычаю, приехали прямо с погоста поминать покойника. Поминки, начавшиеся далеко
за полдень, продолжались вплоть до заката. Волей-неволей надо было ждать.
Мне вечная
неволя угрожала,
За мной гнались — я духом не смутился
И дерзостью
неволи избежал.
А вот я давеча начала говорить, да не кончила. (Отцу). Уж ты мне дай слово крепкое, что
за немилого
неволить не станешь.
Параша. Отчего ж не пойти! Только я тебе наперед говорю, — чтоб у нас брани не было! Отдавай меня
за того, кого я сама полюблю. А уж ты меня не
неволь! А то ежели я выду против воли да с моим сердцем, так добра не жди.
Мамаев. А зачем же нанимали, коли не по средствам? Кто вас
неволил? Что вас,
за ворот, что ли, тянули, в шею толкали? Нанимай, нанимай! А вот теперь, чай, в должишках запутались? На цугундер тянут? Да уж конечно, конечно. Из большой-то квартиры да придется в одной комнатке жить; приятно это будет?
— Чего тут думать: думай не думай, а надо запущать
неволю, — решил Бубнов. — Вот мы с Кравченком и пойдем загревать воду, только чтобы нам
за труды по первому стакану водки…
— Жигулеву, Александру Иванычу, он тебя к делу приспособит и поесть даст. И
за хлеб-соль, братцы, спасибо, а что касается дела, то уж не
невольте, не по моей части кровь…
— Спала, боярин, в твоем терему сладко, и
за тот сон тебя благодарствую; а видела во сне моего отца с матерью, и надеюсь, что ты меня не задержишь
неволей и отпустишь к ним, — смело отвечала боярышня.
О чем жалеть? Когда б ты знала.
Когда бы ты воображала
Неволю душных городов!
Там люди в кучах,
за оградой,
Не дышат утренней прохладой,
Ни вешним запахом лугов;
Любви стыдятся, мысли гонят,
Торгуют волею своей,
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.
Что бросил я? Измен волненье,
Предрассуждений приговор,
Толпы безумное гоненье
Или блистательный позор.
Глафира Фирсовна. Ошибаешься: они ее
неволить не станут; кто мил,
за того и ступай! С такими-то деньгами, да
за немилого идти — была оказия! Не принцесса, не высокого рода, только что деньги, так с деньгами и идти
за милого человека, это прямой расчет. Чем ты не кавалер, чем ты не пара? Вон она сама идет; не утерпела. Ты смелей с ней, без канители; она не очень чтоб из стыдливых.
Мы уже видели, что бедная женщина сильно не приходилась по нраву новой родне своей;
неволя, с какою попала она замуж
за Григория, имевшего в виду другую, богатую, «здоровенную» бабу, была одною из главных причин всеобщей к ней ненависти.
Он один обязан на свой собственный счет не по
неволе какой, а из усердия окрасить заставу,
за что протопоп обещал, сретая губернатора, упомянуть об этом в кратком слове и, кроме того, помолиться о жертвователе в тайноглаголемой запрестольной молитве.
Что бы там ни заговорил
за меня какой-нибудь софизм, я все-таки был виноват, я путался в недостойных историях, водился с безнравственными людьми, и волей
неволей ко мне все-таки прилипла грязь моего прошедшего.
Вам хорошо — сполагоря живется,
У вас кормы и жалованье ратным,
А мы живем день
за день, точно птицы,
Сегодня сыт и пьян, и слава Богу,
А завтра сам как хочешь промышляй.
Не грабил бы,
неволя заставляет.
За что теперь мы бьемся?
Все время она тихо разговаривала с одной пожилой дамой, злой и сварливой старухой, которой никто не любил
за шпионство и сплетни, но которой все боялись, а потому и принуждены были всячески угождать ей, волей-неволей…
Сижу
за решёткой в темнице сырой.
Вскормленный в
неволе орёл молодой.
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюёт под окном...
Собирает он казачий круг, говорит казакам такую речь: «Так и так, атаманы-молодцы, так и так, братцы-товарищи: пали до меня слухи, что
за морем у персиянов много тысячей крещеного народу живет в полону в тяжелой работе, в великой нужде и горькой
неволе; надо бы нам, братцы, не полениться,
за море съездить потрудиться, их, сердечных, из той
неволи выручить!» Есаулы-молодцы и все казаки в один голос гаркнули: «Веди нас, батька, в бусурманское царство русский полон выручать!..» Стенька Разин рад тому радешенек, сам первым делом к колдуну.
— Счастье не в воле, а в доле, — тихо и нежно сказала Манефа. —
Неволя только крушит, а воля человека губит… Да и на что же ты ропщешь? Не в темнице живешь,
за затворами да запорами?.. Разве нет тебе воли во всем?.. Говори скорей, не томи меня, всю правду скажи. Слюбилась, что ли, с кем?
— А! успели уж пожалобиться! — с досадой сказала она. — А коли уж все тебе рассказано, мне-то зачем еще пересказывать?.. Жениха на базаре мне заготовил!.. Да я не таковская, замуж
неволей меня не отдашь… Не пойду
за Снежкова, хоть голову с плеч. Сказала: «уходом» уйду… Так и сделаю.
Не больно хотелось Василию Борисычу после утренней размолвки идти к Манефе, но волей-неволей пошел
за Патапом Максимычем.
— Кто же ее
неволит? — с ясной улыбкой ответил Марко Данилыч. — Сказано ей: кто придется по сердцу,
за того и выходи, наперед только со мной посоветуйся, отец зла детищу не пожелает, а молоденький умок старым умом крепится. Бывали у нас и женишки, сударыня, люди все хорошие, с достатками. Так нет — и глядеть ни на кого не хочет.
Ничего подобного этим увлекательным, интересным сказкам она не слыхала у себя в деревне. Горячее воображение ребенка рисовало ей картины только что слышанного. Вот видится Дуне Иван-Царевич, скачущий на сером волке. Вот въезжают они на поляну, посередке которой высится замок Кащея Бессмертного. Страшное чудовище сторожит замок,
за стеной которого томится в плену Краса Царевна. Нужно Ивану-Царевичу освободить из
неволи красавицу…
Письмо начиналось товарищеским вступлением, затем развивалось полушуточным сравнением индивидуального характера Подозерова с коллективным характером России, которая везде хочет, чтобы признали благородство ее поведения, забывая, что в наш век надо заставлять знать себя; далее в ответе Акатова мельком говорилось о неблагодарности службы вообще «и хоть, мол, мне будто и везет, но это досталось такими-то трудами», а что касается до ходатайства
за просителя, то «конечно, Подозеров может не сомневаться в теплейшем к нему расположении, но, однако же, разумеется, и не может
неволить товарища (то есть Акатова) к отступлению от его правила не предстательствовать нигде и ни
за кого из близких людей, в числе которых он всегда считает его, Подозерова».
Родители, разумеется, страшно перепугались, не сделала бы она чего с собою, да и от Поталеева этого нельзя было скрыть, он сам отгадал в чем дело и, надо отдать ему честь, не похвалил их, он прямо сказал им, что ни в каком случае не хочет, чтобы девушку
неволили идти
за него замуж.
— Чтобы стен, говорили, не портил. Эх, да, сударь, да: искусство — это такая вещь, что не дается, пока
за него не пострадаешь. Музы ревнивы, проклятые: пока ото всего не отвернешься да не кинешься им в ноги, дескать «примите к себе в
неволю», до тех пор всё отворачиваются.
Белый с двумя пышными кисточками
за отличное поведение шнурок точно терновый венец колол мою голову. Я бы охотно сняла его, признавая княжну более достойной носить этот знак отличия, но последняя серьезно запретила мне снимать шнурок, и я волей-неволей должна была подчиниться.
Я его никогда не любила и
неволей за него пошла.
— Памфалон! — вопияла она, — я слышала, что ты разбогател, что какой-то гордый коринфянин дал тебе несметные деньги. Я пришла продать себя тебе, возьми меня к себе в рабыни, но дай мне денег, чтоб выкупить из
неволи моих детей и спасти погибающего
за меня Магистриана.
Из-за высокой спинки кресел видна черная, лоснящаяся голова, обвитая белоснежною чалмою, как будто для того, чтобы придать еще более достоинства ее редкой черноте. Можно бы почесть ее
за голову куклы, так она неподвижна, если бы в физиономии араба не выливалась душа возвышенно-добрая и глаза не блистали то негодованием, то жалостью при виде страданий или
неволи ближнего.
Теперь, господин рыцарь, покажите свое благородство: возьмите ее, повлеките к венцу, заставьте у алтаря Божия, перед лицом Его, солгать, что она не
неволею за вас идет, что она никого не любила, кроме вас.
— Благодарю вас
за честь, князь, я не
неволю свою единственную дочь, а потому спрошу от вашего имени ее согласия. Что же касается меня, то я его вам изъявляю.
— Осчастливить! — улыбнулся он. — Да сочтет ли она это
за счастье? Тоже
неволя идти
за старого.